Какой художник не потерял присутствие духа после того, как парализовало ноги?

7 марта 1878 года, 130 лет назад, у супруги преподавателя гимназии Михаила Кустодиева — Екатерины — родился четвертый ребенок, которого назвали Борей. Жизнь казалось яркой, насыщенной, но скоротечная чахотка свела в могилу Михаила уже весной следующего, 1879 года. Государство назначило пенсию по утере кормильца, но, конечно же, 30 рублей в месяц не могли заменить детям отца.

Рисовать Борис начал относительно рано — едва ему исполнилось пять лет, и хотя практически сразу у него получались вполне приличные рисунки, но все равно мама относилась к его увлечению по принципу: «Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало»…

А дитя подросло и продолжало изводить краски. И тогда Екатерина Прохоровна решила показать сыну настоящее искусство, тем более, что в 1887 году в Астрахань добралась выставка художников-передвижников. Полотна Репина, Шишкина, Поленова, Сурикова произвели на мальчика такое впечатление, что он объявил во весь голос: «Буду художником!».

Основная «тема» у будущего мастера кисти «прорезалась» довольно быстро — дело в том, что семья Кустодиевых снимала небольшой флигель в доме богатого купца. Здесь мальчик получил первые яркие представления о быте провинциального купечества, восторгаясь впоследствии тем, как стопроцентно угадал со своими образами знаменитый русский драматург Александр Николаевич Островский. Забегая вперед, можно сказать, что, спустя почти четверть века, когда Кустодиев попробовал свои силы в изготовлении декораций, он особо охотно и классно оформлял сцену и задники именно к спектаклям Островского — «Свои люди — сочтемся», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Волки и овцы», «Гроза».

Возвращаясь в детство будущего художника, нельзя не отметить, что ему в чем-то повезло: в Астрахани тогда работал выпускник Петербургской академии живописи П. А. Власов. Будучи учителем Астраханской гимназии, П. А. Власов организовал рисовальные классы, многие выпускники которых стали затем профессиональными художниками. Впрочем, некоторые исследователи говорят, что Власова звали несколько иначе, и учился он в Москве, а не в Петербурге. Сути дела это не меняет.

В 1896—1903 годах Кустодиев учился в мастерской Ильи Репина в Петербургской Академии художеств. Но возможно, талант бы не расцвел таким пышным цветом и мы бы не узнали величественного художника Кустодиева, если бы не Юлия Евстафьевна Прошинская, ставшая осенью 1902 года настоящей музой, а с 8 января 1903 года и верной спутницей художника. Они полюбили друг друга едва ли не с первого взгляда, но, как признавался потом сам Кустодиев, если бы не было этой любви в его жизни, вряд ли бы его душа так развернулась, краски были бы тусклыми, а формы не такими мягкими и округлыми.

При этом жизнь Юлии Евстафьевны можно с полным правом охарактеризовать словами из шлягера Аллы Пугачевой: «Кто, не знаю, распускает слухи зря, что живу я без печалей и забот». Печалей ей досталось немало: начиная со смерти 11-месячного сына и заканчивая тяжелой болезнью мужа. Но начиналось все очень хорошо. У молодых родились сын Кирилл и дочь Ирина, причем Борис Михайлович носил дочь в корзинке для грибов в лес для того, чтобы она сызмальства могла проникнуться красотой русской земли, а 5-летнему сыну на полном серьезе объяснял, чем отличаются кучевые облака от перистых…

В 1910 году Кустодиев понял, что давние симптомы диких болей в позвоночнике и руке усиливаются с каждым днем. Родные уговаривают его отправиться на лечение в Европу. Он приезжает в Швейцарию и оказывается на больничной койке. Именно тогда его мучают такие сильные боли, что Борис Михайлович не в силах даже спать. И диагноз знаменитого врача Германа Оппенштейна неутешителен: опухоль в спинномозговом канале. Без сложнейшей операции не обойтись. Но и она только чуть приглушила боль. Рука по-прежнему болит, особенно по утрам. Но это не останавливает художника: стиснув зубы, он по-прежнему пишет…

Отсрочка от новой операции была короткая, не более чем на несколько лет. Уже 4 марта 1916 года его ожидает новое испытание. Когда ввели наркоз, который действовал около 5 часов, профессор вышел в коридор к жене художника Юлии и спросил: «Что будем делать? Опухоль по-прежнему есть, но для того, чтобы до нее добраться, нужно перерезать нервные окончания…». Ну так режьте, — нервно восклицает жена. «Вы не понимаете, — терпеливо поясняет профессор, — если мы это сделаем, то либо руки, либо ноги будут парализованы». «А если не сделаете?». «Тогда он может умереть от этой сумасшедшей боли…»

— Что оставляем? Руки или ноги? — Конечно, руки. Что за художник без рук?!

После этой операции опухоль удалили, но ноги так до конца жизни и остались парализованы. И несмотря на это, Борис Михайлович не терял присутствия духа, он рисовал и в своих картинах черпал жажду к жизни…

Посмотрите внимательно на его «Купчиху за чаем». Какие сочные краски, сколько жизни, «мадонны», как говорится, отдыхают! Разве можно представить себе, что ее рисовал человек, который был парализован?!

А знаменитая «Русская Венера»! О ней хочется сказать хотя бы пару слов. Она создавалась тогда, когда, по словам самого Бориса Михайловича, его мучил по ночам один и тот же кошмар: черные кошки впиваются острыми когтями в спину и раздирают позвонки. А правая рука стала слабеть и усыхать…

Холста для этой работы не нашлось, Кустодиев писал картину на обороте своей старой, неудавшейся работы. Позировала отцу, как и для многих других работ, дочь Ирина, которую в свое время он носил в лукошке. Так что понятие «кустодиевские женщины» абсолютно не «притянуто за уши». Веника, кстати, не нашлось, и вместо этого дочь стыдливо прикрывалась линейкой. А сын Кирилл взбивал в деревянной кадке мыльную пену, чтобы изображение было максимально приближено к натуральному…

Работа была закончена в 1926 году, а менее чем через год, 26 мая 1927 года, смерть нарушила творческие замыслы мастера ярких и оптимистичных полотен!

Остается добавить, что сын Кирилл стал художником и продолжил традицию отца в плане оформления театральных постановок. А Ирина пошла по стопам матери и стала актрисой…